Издательство
ХРАМА РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА
с. Щеглятьева Домодедовского района
Московской области

Книга, предлагаемая вашему вниманию, представляет собой попытку собрать воедино разрозненные материалы о истории старинного села Михайловское и храма Архангела Михаила, расположенного в нем, а также храмоздательнице графине А. А. Орловой-Чесменской. В основу книги легли исследования В. В. Кабанова, Г. Ф. Гарина и материалы, опубликованные в журнале Валаамского Общества Америки «Русский Паломник».

Составитель выражает надежду, что книга будет интересна для широкого круга читателей.

Сорок пять минут езды рейсовым автобусом от станции Барыбино и перед нами открывается живописный вид… Среднерусское раздолье: обширные поля, островки перелесков под бескрайним небом, впереди — несколько десятков обычных сельских домов в два порядка вдоль очень широкой улицы, и среди них, отражаясь в зеркале обширного пруда, в самом центре старинного села — один из самых больших и благоустроенных в окрестности храмов — храм Архистратига Божия Михаила.

Село Михайловское, о котором пойдет речь, по последнему административному делению расположено в южном Подмосковье, на южной границе Домодедовского района Московской области. Но это — дело случая, так как оно исстари тяготело к Серпуховскому уезду, к Хатунской дворцовой волости.

Богата и интересна, а в какой-то мере и противоречива, история Михайловского. Некогда «становое село» с многовековой историей, насчитывавшее около 900 душ крестьян, со временем стало терять свое былое значение, и в конце XX века было зачислено в разряд неперспективных. Добраться сюда в весеннюю или осеннюю распутицу было делом весьма непростым. Да что в распутицу — даже летом после затяжных дождей дорога становилась непроезжей. Только лишь в 1993 году сюда был проложен асфальт, стал ходить рейсовый автобус, и жизнь снова стала возрождаться.

Краеведы в своих исторических изысканиях как-то обошли вниманием это село: упоминаний о нем в краеведческой литературе XIX–XX веков практически нет. Только в указателях есть кое-какие краткие сведения: «Михайловское — село 2-го стана, 401 душ мужского пола, 430 женского, 76 дворов, 1 церковь; 68 верст от столицы; крестьяне — государственные» — вот и все, что дает, например, «Указатель сел и деревень Московской губернии за 1852 год».

В истории Михайловского, как и в истории многих других сел и деревень южного Подмосковья, четко прослеживаются два периода: период до «смутного времени» и период позднейшей истории. Рубеж между этими периодами приходится на конец XVI — начало XVII вв.

Проследим историю Михайловского в глубь веков.

Интересные исторические сведения о поселениях южного Подмосковья можно почерпнуть в Духовных и Договорных грамотах XIV–XV веков, в Писцовых книгах того времени. В этих документах, которые в обработанном виде можно найти у В. Н. Дебольского, Ю. В. Готье, Н. М. Карамзина и других историков, мы находим, пожалуй, первое достоверное упоминание о Михайловском. Из них следует, что «земли серпоховские», расположенные к северу от реки Оки до реки Северки и далее на север до села Битяговского, расположенного на реке Рожая, принадлежали князю московскому Ивану Даниловичу Калите, а позднее его потомкам. В Духовной грамоте Ивана Калиты 1328 года записано: «...приказываю, в случае смерти и отдаю Андрею — Лопастну, Серпохов и села Талежское, Битяговское; княгине моей с меньшими детьми — села, бывшие в ее владении и с. Михайловское». В более позднем Духовном завещании 1341 года сыну, князю Андрею, прозванному Серпуховским, завещаны земли вплоть до реки Северки, в том числе и село Михайловское.

В Духовной грамоте 1410 года князя Владимира Андреевича, прозванного Храбрым, внука Ивана Калиты, волею Великого князя Ивана Ивановича, утверждены уделы отца его и упоминаются села, оставленные детям: Немцово, Михайловское, Хатунь, Растунова-слободка. Все они располагались в старинных царских охотничьих угодьях.

Начиная с 1462 года Серпухов, Хатунь, Вельяминово, а с ними, очевидно, и Михайловское переходят уже во владение потомков другой ветви, идущей от Ивана Калиты.

К сожалению, у нас нет достоверных исторических свидетельств о жизни села в XV–XVI вв. — документы тех лет практически не сохранились. Тем не менее с большой долей достоверности можно предположить, что Михайловское разделило судьбу многих окрестных земель юга Московии: опустошительные набеги татар, распри князей, удаленность от оживленных торговых путей не способствовали быстрому развитию.

Но вот наступил рубеж XVI–XVII вв. Междувластие, времена смуты отбросили развитие Российского государства на несколько десятилетий назад. Сильно пострадал в эти годы и юг Московии. Помимо того, что эти земли подвергались в прошлом набегам иноземцев, в эпоху кризиса государственности в России, трактуемую рядом историков как гражданская война, в период внутреннего брожения и грубого произвола иноземцев, они были просто разорены.

Роковыми были литовские нашествия 1609 и 1613 годов, когда южные окраины Московии были заняты врагом и приведены в опустошение. Разрушение жизненного уклада, вызванное событиями «смутного времени», достигло наибольшего размаха в 1615–1620-х годах. В Писцовых книгах того времени появились многочисленные записи: «пустошь, что была деревня...», да и сами пустоши запустели и заросли настолько, что их «мерети и сметити было не можно...».

Упадок был настолько сильным, что даже в конце 1620-х годов, как отмечал историк Ю. В. Готье, большинство приходных погостов Замосковного края «стоят без пения». В описаниях края встречается много указаний на «огромную убыль людей», известия о крестьянах, «вымерших в лихолетье, побитых от полоцких и литовских людей и в полон пойманных». Но гораздо чаще попадаются известия о «запустении сел и деревень от бегства живших в них крестьян, которые забрели безвестно или ходят по миру». Целые волости запустели: крестьяне были побиты, а дворы сожжены. Оставшиеся в живых люди бежали и часто уже обратно не возвращались. Брошенные на произвол судьбы села и деревни обращались в пустоши. И нередко писцы даже не могли указать точно в своих книгах название селения, обратившегося в пустошь: нет очевидцев!

Разительные цифры дает перепись крестьянских дворов конца XVI — начала XVII вв.: «число крестьянских дворов с 1272 в 1590-х годах уменьшилось до 173 в 1616 году». Вот такая картина рисуется в годы лихолетья. Отсюда с большой степенью достоверности можно утверждать, что и Михайловское не миновало разорения в годы смуты. Об этом говорит тот факт, что село в те годы упоминается лишь как «церковь Михаила Архангела на Михайловском погосте». Однако, уже в 1627 году Михайловское снова упоминается как село: «церковь Архангела Михаила в Михайловском, на погосте», с которого к тому же брали уже и «дани 2 алтына с деньгою по окладу, по наказу гривна». С этой даты снова начинается его возрождение. Вторая половина XVII в. была благоприятна для развития села: оно начало застраиваться и по Переписным книгам 1646 года в нем кроме церкви числится уже и десять дворов: «село Михайловское на речке Раменка, у церкви поп Иван Андреев, да в селе крестьян 10 дворов». Однако, где же речка Раменка, на которой в прошлом стояло село? Ведь она была, и не малая, — о ней упоминали В. и Г. Холмогоровы. Сегодня здесь нет даже и ручейка. Видимо, по прошествии столетий, речка заилилась, пересохла. Все, что сегодня от нее осталось, это малозаметная, но очень коварная весной лощинка. В распутицу и непогоду она становилась практически непроезжей: сказывались вековые илистые отложения.

Первое подробное описание церкви Архистратига Божия Михаила, в то время деревянной, относится к 1675–1677 годам. Вот, что поведали нам Писцовые книги.

«В селе Михайловское церковь во имя Архистратига Михаила, деревянная клецки (т. е. оштукатурена глиной), около церкви паперть, на паперть два всхода; церковь,и паперть, и всходы крыты тесом; на паперти клепало (малый колокол); колокольня на столпе, на ней два колокола пуда по три; в церкви свои двери. В церкви царские двери, сень (шатер над престолом), столбцы (ряд икон). Местные образы по правую сторону царских дверей в серебряных и золоченых окладах. Образ Архангела Михаила обложен серебром, оклад золотой, венцы белые серебряные. В кивоте перед местными образами две свечи поставные, деревянные, писаные красками. По левую сторону царских дверей также образа: образ Пресвятой Богородицы Одигитрия, образ Архангела Михаила, обложены серебром, оклад гладкий золоченый. В табле деисусова 11 икон, перед ним паникадило медное о 6-ти шандалах (свечах). Хоругвь: на ней писано на одной стороне образ Богоявления Господня, на другой стороне образ Архангела Михаила. На северных дверях писан образ: Благоразумный разбойник. В алтаре на престоле одежда выбойчатая (с набойным узором),Евангелие в полдестъ печатное, евангелисты медные. За престолом образ Пресвятой Богоматери Одигитрия, оклад серебряный басменный (листовой), венец и фата басменные золоченые; крест выносной большой. На жертвеннике сосуды оловянные; кадило, укропы (сосуды для святой воды) медные.

При дворе поп, дьячок, место пономарево, место просвирницыно. Под дворами и огородами усадебной церковной земли десятина без четверти десятины, животинный выпуск общий с крестьянским, пашни пахотные церковной земли 9 четвертей в поле, да церковная пустошь, что было село Маслово в верховьях речки Чегодаевки, а Бытенка тож. Церковного кладбища полдесятины, да место попово, да место дъячково, пономаря и просвирницыно, земли под такими церковными местами десятина без четьи, сена на кладбище и на усадебной земле и около поля и по лужку Мостищам 100 копен, церковной землею владеет поп Михайловский, Семен, с причетниками».

Однако, отвлечемся на время от основной линии нашего повествования, и, чтобы яснее уловить колорит здешних мест, обратим свое внимание на пустошь Маслово, упоминаемую в этом документе. Это место весьма примечательное и о нем следует сказать особо…

На запад от села Михайловское, в верстах примерно в двух, есть место, известное среди местных жителей, как «масловская поляна». В Приходных книгах Патриаршего приказа за 1641 год мы находим о ней следующую запись: «по отписи и сыску прибыла вновь церковная земля Рождества Пресвятой Богородицы в приселке Маслово Ловчего пути и отдана в оброк охотнику Петру Молчанову, оброк 13 алтын, 2 деньги в год». Почему вновь? Потому, что первое упоминание об этом месте относится к 1573–1574 годам, где в Писцовых книгах Московского государства читаем: «В Каневском же стане — погост царя и Великого князя на р. Коширке, а на погосте церковь Рождества Пречистой Богородицы». Из этого следует, что на месте нынешней «масловой поляны» существовало селение Маслово, которое заселялось после 1570-х годов на царских землях и которое, просуществовав недолго, было разорено. Об этом свидетельствует и другая запись в Писцовых книгах 1675-1677 годов, где при описании церковных земель в селе Михайловское сказано: «... да церковная пустошь, что было село Маслово в верховьях речки Чегодаевки, а Бытенка тож...».

Старожилы здешних мест из поколения в поколение передают предание, что, когда селение это было опустошено, то церковь Пресвятой Богородицы от врагов ушла в озеро. Было так или нет — кануло в вечность, осталась только память. Сегодня сторонний человек не найдет здесь никаких примет существования Маслова. На этом месте сегодня луга, пашни, окруженные лесами. Исчезли и верховья речек Каширки и Чегодаевки — они берут теперь свое начало в отдалении от этих мест и бегут среди полей в лесистых берегах. И лишь несколько яблонь среди леса свидетельствуют, что здесь когда-то жили люди.

К церкви Архангела Михаила пустошь эта была окончательно приписана только в 1732 году, а произошло это благодаря следующему случаю: в 1687 году Михайловский поп Федор Семенов подал «тяжбу» патриарху Иоакиму: «... у церкви Михаила Архангела приход мал и церковной землей, и сенным покосом скуден. В 1675–1677 годах Офросим приписал пустую землю Маслово. И с 1680 года пустошь, что было село Маслово, с церковным местом находилась в приходе церкви Михаила Архангела села Михайловского. Но владеет ей Ф. С. Мещерский… ». Федор Семенов просит разрешить тяжбу и отдать означенную землю в приход церкви. Сорок пять лет длилась тяжба, и лишь в 1732 году «масловская поляна» была окончательно приписана к михайловской церковной земле.

Вернемся снова к Михайловскому. Деревянная церковь Архангела Михаила многократно перестраивалась, но вот 14 июня 1769 г. случилось непредвиденное…

Священник Григорий Иванов, диакон Иоаникий Макаров и церковный староста Григорий Анисимов после Божественной литургии, осмотрев церковь, заперли ее и разошлось по домам. Пополудни жители села заметили, что церковь загорелась, и ударили в набат. Прибежавший к церкви священник, взбежав на паперть, открыл дверь и проник внутрь. За ним бросились и другие. Огонь охватил левую сторону трапезы и быстро распространялся. Священник и диакон устремились к алтарю и с помощью прихожан вынесли из церкви святое Евангелие, антиминс, а также большинство местных икон, книги, ризы и другую утварь. Сама же церковь сгорела дотла.

Вот, что говорится в донесении в Правление Московской епархии за 1772 год.

«Состоящая в дворцовой Хатунской волости в селе Михайловское деревянная церковь во имя Михаила Архангела июля 14 дня 1769 года после Божественной литургии нечаянным случаем от забытой священнослужителем в трапезной на левой стороне «у мирских образов» с огнем свечи вся без остатку сгорела, а церковная утварь, местные образа, книги, ризы и антиминс с напрестольной одеждою — все вынесено и хранится в целости».

Московская духовная консистория, несмотря на то, что прихожане к священнику претензий не имели, «в назидание» сослала служившего здесь священника в московский Сретенский монастырь.

Три года прихожане были без церкви, а в приходе числилось тогда 53 крестьянских двора и около 400 прихожан, и оставлять их без церкви было нельзя.

В это время в Бронницком уезде владелец с. Жуково генерал-порутчик и сенатор Сергей Васильевич Гагарин просил Консисторию упразднить находившуюся там ветхую деревянную церковь во имя Покрова Пречистой Богородицы, как «стоящую в праздности и не имеющую причта». И в 1772 г. с разрешения духовной консистории эту церковь разобрали и вместе с утварью перевезли в с. Михайловское, где и поставили на месте сгоревшей.

В конце XVII века село Михайловское, вместе с Хатунской волостью, отошло к Дворцовому ведомству и оставалось в нем вплоть до 1775 года, когда для сельчан произошло очередное важное событие: Императрица Екатерина II пожаловала всю дворцовую Хатунскую волость графу А. Г. Орлову.

«Объявляем через сие, — говорится в пожалованной грамоте Императрицы, — что Наше Императорское Величество всемилостивейше заблагорассудили пожаловать за Чесменскую баталию нашему генерал-аншефу и кавалеру графу Алексею Григорьевичу Орлову 4000 мужского пола душ из нашей дворцовой Хатунской волости… в вечное наследственное и потомственное владение. Дана в Москве лета от Рождества Христова 1775, декабря первого на десять дня. Екатерина».

Получив столь щедрый подарок и вдобавок к нему титул Чесменского, граф вышел в отставку.

Наступил XIX век… Основным и любимым делом вышедшего в отставку графа становится занятие весьма большим хозяйством. Самым серьезным образом Алексей Григорьевич начинает заниматься птицеводством и животноводством — в свое время были хорошо известны орловские бойцовые гуси, орловские канарейки, орловские почтовые голуби. Но самых больших успехов он достиг в области коневодства.

При Орловых-Чесменских Михайловское быстро застраивалось. Но 24 декабря 1807 года Алексея Григориевича не стало. Скончался легендарный герой Чесмы, один из непосредственных участников дворцового переворота 1762 г, возведшего на Российский престол Императрицу Екатерину II. В последний путь его провожали тысячи москвичей. Похоронили Алексея Григорьевича в усадьбе Орловых Отрада (ныне: село Семеновское, Ступинского района Московской области) рядом с могилами его братьев. Граф скончался, когда его единственной дочери Анне было всего 22 года… Теперь она становится владелицей огромных орловских богатств.

Что же происходило в эти годы в Михайловском? Отечественная война 1812 года практически не затронула село. Заслуга в этом принадлежит окрестным крестьянам. Когда фельдмаршал М. И. Кутузов совершал свой знаменитый тарутинский маневр, отдельные группы французских войск, особенно фуражиры, рыскали по окрестностям. Прознав об этом, местные крестьяне, собранные и вооруженные старостой села Семеновское Акимом Дементьевым, приказчиком села Хатунь Иваном Ильиным и старостой сельца Горки Никифором Савельевым, выставили в соседних лесах, у деревни Полушкино, заслон. Узнав об этом, неприятель прошел мимо окрестных деревень. Так рассказывает «Повествование о добродетельных народных Россиянах».

Не осталась в стороне и новая владетельница села Анна Алексеевна. В 1812 г. она пожертвовала на формирование московской военной силы 100 тысяч рублей, на свой счет обмундировала и вооружила 18 жителей села и деревни.

Среди первых благодеяний графини А. А. Орловой-Чесменской михайловским крестьянам было и строительство в 1816–1822 гг. в селе величественного каменного храма Архангела Михаила.

Являясь одной из самых крупных душевладелиц, графиня не сочувствовала крепостному праву. Она старалась различными мерами облегчить участь принадлежавших ей крестьян, обратив часть их в «вольных хлебопашцев».

Объезжая в 1822 году подмосковные владения своего отца, графиня посетила и Михайловское. По преданию, большое село, давно не видевшее своих владельцев, ликовало. Народ толпами шел к графине, целовал ей руки, а она целовала всех в щеку. Графиня знакомилась с жизнью своих подданных, осмотрела состояние их хозяйства.

Современник вспоминал: «Не знаю, как распорядилась она при жизни и по духовному завещанию со своими, в разных губерниях имениями и с крепостными, но еще задолго до своей смерти с селом Хатунью и с ревизскими при нем душами поступила следующим образом: заложив их в сохранной казне за один миллион рублей ассигнациями, она обратила их в свободных хлебопашцев, предоставив им все без остатка принадлежащие этому имению земли». А было все это в 1839 году. Таким образом, задолго до отмены крепостного права в России, графиня освободила своих крестьян от крепостной зависимости. В специальной купчей крепости было записано: «желая упрочить благосостояние своих крестьян на вечные времена, отпускаю в свободные хлебопашцы на всех правах и преимуществах, ныне существующих и впредь для них существовать могущих, всех Хатунской моей волости крестьян тридцати восьми сел и деревень с их женами и прочим...». Всем уволенным крестьянам графиня продала «в неотъемлемую мирскую собственность все пахотные и непахотные земли и прочие», поставив лишь одно условие, чтобы «крестьяне заботились о благоустройстве храмов Хатунской волости, а распределение между собой купленной земли было полюбовно и безобидно». В этом же году и крестьяне Михайловского получили вольную.

Село в те годы быстро развивалось: только за 1755–1839 гг. число дворов в нем выросло с 31 до 75, а проживавших в них жителей обоего пола — с 271 до 728. Это было самое большое село в окрестности. В описи имения 1830-х годов о крестьянах села и деревни Глотаево отмечено, что они «в хорошем состоянии, равно как и строения». Жители Михайловского занимались «преимущественно хлебопа шеством и в Москве на фабриках, а также шерстяным торгом. Недоимок мало». А жители деревни — «преимущественно содержанием в посторонних селениях постоялых дворов по Каширской и другим дорогам, равно как и торговлею шерстью и рыбой, а хлебопашеством мало».

Став вольными, Михайловские крестьяне помимо ведения сельского хозяйства стали развивать и промыслы. В 40-е годы здесь, и особенно в д. Глотаево, возникло несколько фабрик, работавших на московских и богородских купцов. По данным за 1844–1845 гг., в селе работали три фабрики крестьян И. Михайлова, Ф. Петрова и Н. Прохорова, на которых было занято 38 рабочих, выпускавших шелковые и бумажные изделия, тафту на 10 тысяч рублей серебром в год. В 1845 году Григорий Пахомов организовал надомную фабрику по выработке плиса и полубархата. К 1852 году на фабрике работал 21 человек.

В д. Глотаево находились две фабрики богородского купца Саввы Морозова, вырабатывавшие ежегодно до 190 тысяч аршин плиса, полубархата и миткаля, и две фабрики поменьше московских купцов Чижовых и Медынцева, изготовлявших плис и полубархат.

Одновременно развивается и Михайловское: в 1889 году в крестьянских хозяйствах находилось 95 лошадей и 132 единиц крупного рогатого скота.

Долгое время, почти вплотную к новой каменной церкви, стояла старая, ветхая, деревянная церковь Архангела Михаила. Стояла «без пения». По просьбе прихожан, по решению Его Высокопреосвященства церковь эта была оставлена для «поставления до срочного времени усопших». Позднее, в 1852 году, деревянная церковь была разобрана. С тех пор в Михайловском стоит один каменный храм во имя Архистратига Божия Михаила.

Приход церкви в разные времена был разным. В 1781–1782 годах в приход церкви Михаила Архангела входило только 4 деревни. К середине XIX века, после нескольких изменений, в приходе Михайловской церкви остались село Михайловское и деревни Глотаево, Порышово, Полушкино и Чирково. В этом составе приход сохранился и по сей день.

Есть некоторые, скупые, сведения о составе верующих села тех лет. В 1871 году в Михайловском было 852 человека православных и 28 человек раскольников беспоповцев. Были раскольники беспоповцы и в других деревнях прихода, но они составляли малую долю населения. Всего же в приходе в 1871 году было 2272 душ и из коих число православных 2219 душ.

В 1869 году в селе была открыта первая школа. До этого дети обучались на дому священником приходской церкви. Школа, до 1890 года именовавшаяся земским училищем, была построена на средства Михайловского и Полушкинского обществ при поддержке Земства, которое выделило на строительство 500 рублей. Содержалась школа на общественный счет. Первая школьная постройка просуществовала до 1879 года — в этом году здание школы было перестроено.

Школа была расположена особняком от села, позади слободы, напротив церкви. Здание на кирпичном фундаменте, деревянное, рубленное. Крыша крыта железом. Школа строилась из нового материала, специально завезенного для нее. Помимо классов, в ней было отведено помещение для библиотеки и комната для проживания учителя. Ночлежного приюта для детей не предусматривалось. Школа имела хорошее печное отопление и хозяйственные постройки для лошади, скота, хозяйственного инвентаря, дров и прочего.

В начале обучение в школе было трехгодичное — в младшем, среднем и старшем отделениях. Учеников, в среднем, было около 50 человек, причем в основном мальчиков. Среди крестьян грамотность считалась делом необходимым как в быту, так и на стороне, ведь многие из них занимались ремеслом или торговлей, где грамотность была просто необходима.

Законоучителем в школе со дня ее основания был протоиерей Тимофей Павлович Розанов. Попечителем с 1882 года — полушкинский крестьянин Я. Ф. Белов. С 1880 года в школе учительствовал Михаил Алексеевич Орлов, выходец из духовного сословия. 300 рублей в год обходился тогда учитель школе.

Преподавались в школе обычные для того времени предметы: Закон Божий, письмо, чтение, арифметика. В отличие от других школ здесь преподавалось пение по нотам на 4 голоса. По оценкам инспекторов, результаты в пении были недурны. В классе пели все дети, а дети с хорошими голосами пели на клиросе, и храм Архангела Михаила славился в округе единственным в то время на юге Подмосковья детским хором.

Почти одновременно со школой появились в селе магазин и чайная.

В 1885 году в школе организовали библиотеку. В ней насчитывалось около 100 книг: духовных, научных, исторических, сельскохозяйственных, детских. К чтению книг население относилось с большой любовью, особенно нравились книги светского содержания.

Просматривая отчеты о школе, можно было заметить, однако, что некоторые ученики выходили из школы без свидетельства, так как не доучивались до экзаменов: родители после Пасхи отправ лялись на заработки и брали с собой детей в надежде определить их на хорошее место.

В начале ХХ века школа перешла на 4-х летнее обучение. Она стала называться «Михайловская начальная школа». Учительствовали в ней в то время местные жительницы сестры Чуфаровы: Наталья, Мария и Екатерина Васильевны. Последняя всю свою жизнь посвятила обучению деревенских детей. Была она женщиной незамужней, и местом ее жительства стала школа, а ее заслуги в обучении и воспитании детей были оценены государственными наградами.

Характерным для того времени являлось и то, что многие главы семейств и их взрослые дети уходили в Москву на заработки. Некоторые из них, обзаведясь своим делом, остались в городе и очень немногие возвращались обратно в село. Особенно большой отток жителей из села пришелся на период НЭПа.

В конце 1920-х — начале 1930-х годов в селе проводится коллективизация, для ее проведения в Михайловское был прислан партиец, Ураганов, который и организовывал здесь первый колхоз, получивший наименование «колхоз имени К. Е. Ворошилова». К этому времени село было уже застроено в отведенных границах, и поэтому с приездом Ураганова стала застраиваться новая слобода. На «урагановке», как называли ее сельчане, было построено всего несколько домов, да и те спустя несколько лет сгорели в одночасье, так что от слободы не осталось и следа.

В это же время в здании чайной был открыт клуб, где по вечерам собиралась молодежь и приезжавшая иногда передвижка показывала кино. В те же 1930-е годы в селе появилась и футбольная команда. Создавалась она полустихийно, постоянного состава не имела. Но форма была своя — Михайловская. В основном спортсмены ходили играть в футбол в соседние деревни, проводя своеобразный «деревенский чемпионат», и лишь изредка выезжали на какие-либо соревнования в район — Михнево.

Примерно в то же время в селе стал развиваться и новый промысел — производство деревянных линеек, рейсшин и школьных угольников. Была образована производственная артель. В первое ремя артельщики, среди которых были и крестьяне соседних деревень, работали на дому. Позднее был построен фабричный корпус, и артельщики перешли работать на фабрику. Производство угольников было организовано по полному технологическому циклу: от заготовки сырья до выпуска законченной продукции. Поскольку в селе, да и в округе, было много хороших столяров, продукция фабрики была высокого качества и пользовалась успехом.

Дальше — 1940-е годы — Великая Отечественная война. Жизнь в Михайловском, как и жизнь всей страны была подчинена законам военного времени. В 1950-е годы — в период различных админи стративно-организационных перестроек, с. Михайловское стало терять свою роль и былое величие, началось его угасание.

Сегодня в Михайловском нет уже школы, нет и клуба, ушли в прошлое и «урагановка», и фабрика. Вы не найдете здесь даже следов некогда большого колхоза им. Ворошилова: ни скотных дворов, ни молочной фермы, ни амбаров — только несколько десятков домов, да церковь.

Совсем недавно недалеко от села пролегла современная автомобильная дорога, по которой проносится поток автомашин. Спешат горожане на свои многочисленные дачи, торопятся уединиться, отдохнуть от каждодневных забот. И невдомек им, что совсем рядом, почти у дороги, есть чудное место, где за церковной оградой дышит история, где господствует тишина и мир, где так привольно становится утомленной страннице-душе. Где в прохладном воздухе старинного храма растворяется суета мира, и где мы, вкусив однажды глубочайший покой, остаемся сердцем уже навсегда.

Строительство нынешнего каменного храма Архистратига Божия Михаила в с. Михайловском связано с именем владелицы села графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской.

В 1816 году, по ее прошению, ей была выдана Храмозданная грамота. Текст этой грамоты приводится с оригинала, который отыскал и сохранил для истории настоятель храма протоиерей Андрей Усков, служивший в Михайловском более 30 лет.

БОЖИЕЮ МИЛОСТЬЮ

Смиренный Августин Архиепископ Дмитровский

Управляющий Московской Митрополией.

Просила Нас Ея Сиятельство, графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская, через главноуправляющего вотчинами Ее, штабс-капитана Ивана Лукина, сына Тагостина, о дозволении Ея Сиятельству построить в Серпуховской округе в селе Ея Михайловском вместо деревянной Архистратига Михаила церкви в некотором от нее разстоянии в тож наименование вновь каменную с двумя приделами: первым Святителя Николая Чудотворца, а вторым езсребренников Козмы и Дамиана на собственный, Ея Сиятельства, кошт. И как по учиненной в Московской Духовной Консистории справке, препятствий к тому не оказалось, то сего ради и благословили Мы Ей, графине, построить в показанном селе Михайловском церковь Архистратига Михаила вновь каменным зданием с приделами Святителя Николая Чудотворца и безсребренников Козмы и Дамиана на другом, удобном месте поблизости от нынешней, алтарями на Восток по подобию прочих церквей, доброю и благопристойною архитектурою по апробированному Нами плану и фасаду, престолы поставить в указанную меру в высоту аршин шесть вершков и с досками, также и жертвенники, а шириною и длиною по мере олтарей. И по построении оную церковь и приделы убрать Святыми иконами и прочим церковным благолепием. А когда построены будут и всем приличествующим удовлетворены будут, тогда просить Нас и о освящении оных с приобщением имянного реестра церковной утвари яко-то: ризнице, сосудам, книгам церковным и прочим к отправлению священнослужения принадлежащим вещам. О чем Ей, графине, Анне Алексеевне Орловой-Чесменской, сия Наша Архиерейская Храмозданная грамота и дана в царствующем граде Москве, в доме Нашем июня 7 дня 1816-го года.

У сей Храмозданной грамоты

Наша, Архиерейская, печать.

Грамота эта выдана Высокопреосвященнейшим Августином (Виноградским), в последние годы своей жизни занимавшим московскую кафедру в сане Архиепископа Московского и Коломенского († 1819 г.)

Новый храм сооружался в виде четверика размером 30 х 30 аршин. Здание сложено из кирпича с белокаменными деталями, оштукатурено. Храм являет собой характерный образец московского ампира, массивный четверик его завершен крупным световым барабаном, покоящимся на внутренних пилонах. С запада к храму примыкает двухъярусная колокольня с квадратным основанием и цилиндрическим верхом.

Определенное своеобразие композиции здания сообщает отсутствие трапезной. Архитектура храма лаконична, выразительна и монументальна. Шестиколонные дорические портики боковых фасадов подчеркивают значимость гладких плоскостей стен, оживленных квадровым рустом. Пластику верхних частей здания обогащают табернакли на барабане.

Стены и столбы строения опоясаны широким ампирным рисунком. Центральный иконостас, современный храму, по типу и художественным достоинствам в настоящее время уникален: чрезвычайно красива его купольная ротонда на золоченых каннелированных колоннах коринфского ордера, украшенная накладной резьбой. Пол покрыт плитами из натурального камня доломита.

Рассматривая отдельные архитектурные элементы здания, можно заметить их сходство с некоторыми деталями родовой усыпальницы Орловых в подмосковной Отраде, автором которой являлся легендарный Жилярди — один из известнейших архитекторов начала XIX в., почетный член С.-Петербургской академии художеств. Есть не лишенное оснований предположение, что ему же принадлежит и идея проекта храма. Среди наиболее крупных работ Доменико Жилярди в России — проект восстановления здания Московского университета (1817–1819), обгорелый остов которого после Отечественной войны 1812 года пять лет стоял в центре Москвы.

Храм графине Анне Алексеевне благословлено было строить «на собственный Ея Сиятельства кошт». Это означало, что не только все нужды строительства необходимо было покрывать из собственных средств, но и продолжать дальнейшее содержание его и причта.

Для строительства и оснащения храма требовались большие деньги, и графиня дважды закладывала свое имение в Московском опекунском совете, взяв там ссуды в 400 и 266 тыс. рублей.

По благословению правящего в то время архиерея — московского Архиепископа Филарета (Дроздова), причисленного ныне к лику святых, в ноябре 1824 года в праздник Собора Архистратига Божия Михаила и всех Небесных сил бесплотных храм был освящен серпуховским протоиереем Стефаном Бортниковским. В то время полностью отстроен был лишь главный алтарь, а запланированные приделы были лишь «каменною стеною обозначены». На торжестве освящения присутствовала сама графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская.

Из описи церкви конца 20-х гг. XIX столетия видно, что графиня не пожалела средств на ее оснащение. В то время на престоле находились малинового атласа Св. антиминс, выданный 11 октября 1824 г. за подписью Святителя Филарета (Дроздова), серебряное с позолотой пудовое Евангелие с изображением Воскресения Христова посередине и четырех евангелистов по углам, серебряные, позолоченные, чеканной работы крест, ковчег и дароносица. Престол и жертвенник украшали парчовые покровы с шелковыми красными цветами по зеленой земле. Великолепные серебряные с позолотой Богослужебные сосуды на жертвеннике и серебряная кадильница дополняли убранство алтаря.

Вызолоченный, резной работы запрестольный крест соседствовал с помещенной в застекленную раму иконой Знамения Пресвятой Богородицы, на обороте которой изображен образ свт. Николая Чудотворца.

Радовал глаз двухъярусный иконостас с 12 местными иконами, окрашенный голубою краскою и покрытый лаком. Царские врата с позолоченной резьбой и изображением Благовещения Богородицы и евангелистов закрывала шелковая с бахромою завеса.

На южных дверях алтаря был изображен Св. Архидиакон Лаврентий, а на северных — Св. Архидиакон Стефан.

Уже в то время в храме имелось 14 новых местных икон, большое паникадило с 32 подсвечниками в 4 ярусах и два поменьше, каждое на 16 подсвечников.

По обе стороны клироса находились штофные, шитые золотом и обложенные кругом золотыми листьями, хоругви с изображением на одной — Воскресения Христова, а на обороте — свт. Николая Чудотворца; на другой — Богоявления Господня, а на обороте — Пресвятой Богородицы.

Наиболее почитаемыми были иконы Воскресения Христова с праздниками двунадесятыми в золоченой раме за стеклом и Архистратига Михаила в позолоченной серебряной ризе. Среди Богослужебных книг имелись Минеи месячные, напечатанные в Киеве в 1811 году.

На колокольне установили шесть колоколов: самый большой весил 104 пуда (более 1600 кг.), второй — 24 пуда и еще четыре малых. Старожилы рассказывают, что в тихую погоду их звон можно было слышать даже за 20 верст — в Барыбино. Колокола для церкви были отлиты на пожертвования крестьян деревни Глотаево, братьев Насокиных.

Одним из первых священнослужителей храма был священник С. И. Фелищев. При нем было завершено строительство приделов, и по проекту архитектора Литвинова храм был обнесен изящной кирпичной на белокаменном фундаменте оградой с коваными решетками. Тогда же соорудили и дом причта.

Правый придел церкви — во имя Свт. Николая, Архиепископа Мирликийского, чудотворца — был освящен 7 ноября 1837 года. Левый придел, первоначально посвященный свв. бессребреникам Косьме и Дамиану, был на какое-то время упразднен и освящен несколько позже в честь свв. Жен-мироносиц.

В это время приход насчитывал 209 крестьянских дворов и около двух тысяч жителей.

Нельзя не упомянуть об одном достойном внимания чудесном событии, относящемся к тем временам.

Как уже говорилось выше, вплоть до 1852 г. в Михайловском было две церкви: неподалеку от нового каменного храма посреди старинного сельского кладбища стояла ветхая деревянная первоначальная церковь. Она использовалась преимущественно для служения панихид и «поставления до срочного времени усопших».

Однажды некоему благочестивому крестьянину во сне было видение, чтобы из этой деревянной церкви была взята старинная Ахтырская икона Божией Матери и перенесена в новый храм. Когда же это видение повторилось не один раз, этот благочестивый человек поведал обо всем священнику.

Со всеми надлежащими обрядами и большой честью икона была взята из церкви и водружена на новое место — в придел свв. Жен-мироносиц, где и находится по сей день. Предание гласит, что в тот же день в старой церкви случился сильнейший пожар — он и послужил, очевидно, причиной того, что в том же году церковь упразднили.

История сохранила для нас имя второго благотворителя храма Архангела Михаила — протоиерея Тимофея Павловича Розанова, который прослужил здесь более полувека, став настоятелем в 1857 году. Это был один из известнейших людей своего времени. Прекрасный знаток церковного устава, он имел несколько трудов в области церковного Богослужения и христианского благочестия, был награжден от Духовной консистории орденами Св. Анны III степени и Св. Владимира IV степени.

При нем храм неоднократно ремонтировался и украшался новыми иконами и утварью. В годы его служения были изготовлены прекрасные Богослужебные сосуды, сохранившиеся до наших дней. Был настелен пол из каменных плит, а стены храма расписаны артелью Сафонова, известной своим уникальным стилем письма. Кисти Сафонова принадлежат, в частности, росписи древнейшего Георгиевского собора в Юрьевом монастыре близ Великого Новгорода, где находится усыпальница графини А. А. Орловой-Чесменской.

В нишах по обе стороны западного входа сохранились надписи, донесшие до наших дней имена благотворителей: «Украшен храм сей при священнике Тимофее Розанове, диаконе Димитрии Машкове и псаломщиках Косме Рождественском и Михаиле Юрасове, церковном ктиторе Стефане Насокине. Работы в храме испол-нены мастером Николаем Михайловичем Сафоновым… усердием и иждивением крестьянина д. Глотаево Тимофея Стефановича Жирнова в 1897 г.».

В эти годы сюда были привезены иконы со Св. Горы Афон — Божия Матерь «Скоропослушница» и Св. великомученик и целитель Пантелеимон. Клеймо на образе Пресвятой Богородицы гласит: «Икона сия писана и освящена на Святой горе Афонской в Русском Святого Великомученика и Целителя Пантелеимона монастыре, от коего послана в благословение христолюбивым жителям в благодатную помощь, покров и заступление всем, с верою и любовию прибегающим к Всеблагой Владычице мира и умиленно молящейся к Ней перед пречистым Ея образом. 1896 г.»; аналогичная надпись имеется и на иконе Св. великомученика и целителя Пантелеимона.

Тимофей Павлович Розанов, исправлявший в михайловской начальной школе должность законоучителя, организовал и детский церковный хор — единственный на юге Московской волости. Скончался он в 1909 г. и был похоронен у алтаря храма при большом стечении народа.

Бурные события начала XX в., гонения на веру коснулись и этого отдаленного места. В 1930-е были сняты колокола. До сих пор старожилы вспоминают, как сброшенный с 40-метровой колокольни полуторатонный колокол глубоко врылся в землю, и безбожникам пришлось расколоть его на несколько частей, чтобы вынуть из земли и погрузить на подводы.

Но Богослужения в храме не прекращались, и лишь в первые годы Отечественной войны он был закрыт. От разрушения спасло лишь то, что ходатайством местного причта он был признан памятником архитектуры всероссийского значения.

Прихожанам удалось сохранить всю церковную утварь. Так и простоял он закрытым до середины 1940-х годов. За сохранностью храма следила жившая здесь инокиня упраздненной женской обители «Отрада и Утешение» в Добрынихе — Наталия. Старожилы села рассказывают, что, когда в 1941 году в д. Глотаево расположился штаб кавалерийского корпуса П. А. Белова, часть коней разместили в церковной ограде. Возмущенная матушка Наталия добилась приема у самого генерала, который, выслушав дело, вручил ей свою записку со словами «Храма не касаться!», и коней из ограды убрали.

Служба в церкви возобновилась в 1944 году. Некоторое время настоятелем здесь был отец Михаил, бывший офицер. Его сменил выпускник Московской духовной академии священник Сергий Харламов. При нем в 1950 г. при закрытии Христорождественского храма с. Щегльятьево сюда была перенесена икона Божией Матери «Отрада и Утешение» — чтимый образ одноименного женского монастыря, распологавшегося в 7 километрах к западу, попавшая в Щеглятьево после его упразднения. В Михайловском икона была встречена большим стечением народа, очевидцы же этого события рассказывают, что последние 2–3 километра эту большую и массивную икону Божией Матери доверили нести детям, так как она, явив несомненное чудо, стала совершенно невесома.

После того, как отец Сергий получил назначение в Москву, а затем в Иерусалим, священником был определен о. Алексий Демин, который продолжил устроение храма, восстановил в нем отопление, а внутри ограды высадил яблони и груши.

С 1966 г. настоятелем Михайловской церкви является старейший клирик Московской епархии протоиерей Андрей Усков, стараниями которого храм вновь приобрел былое благолепие.

В середине 80-х годов выпускником Палехского художественного училища, настоятелем храма с. Михнево о. Валерием Климовым (тогда еще мирским человеком) была проделана огромная работа по восстановлению настенной и купольной живописи.

В настоящее время в храме находится множество святынь, среди них — частица Животворящего Креста Господня, часть Ризы Господней, Св. Плащаница с частицей Гроба Господня, два Распятия с частицами дуба мамврийского, образ Свт. Николая, Мирликийского чудотворца с частицею мощей, икона Свмч. Ермогена с частицею мощей, а также множество частиц святых мощей, числом около 80. Среди икон также особым почитанием пользуются образы Божией Матери «Тихвинская» и «Всепетая Мати», а также иконы афонского письма — «Отрада и Утешение», «Скоропослушница», и Св. вмч. Пантелеимона.

Господь не оставляет храм Своею благодатью и по молитвам Св. Архистратига Михаила летопись храма и сегодня, как и в прошлые столетия, наполнена чудесами.

Вот, на пример, о каком удивительном случае поведала старейшая жительница Михайловского Татьяна Максимовна Манухина.

В те годы, когда Татьяна Максимовна была старостой, с ней случилась беда: пока она шла домой, потеряла ключи от храма. Она была в ужасе: от Михайловского до с. Мансурова, где она жила тогда — восемь километров, на дворе стоит дождливый октябрь, кругом грязь и лужи — где же их теперь найти! А утром — литургия. И вот она стала

молиться Божией Матери «Скоропослушница»: «Матерь Божия, помоги мне найти ключи, а я Тебе рушничок вышитый подарю!» Так она молилась и заснула, и вот увидела во сне следующее: около железно-дорожного переезда, мимо которого ей приходится ходить, она видит куст, а под кустом в грязи маленькая лужица от коровьего копыта, и вот в этой лужице — ключи. Утром она побежала сразу к этому месту и действительно нашла ключи именно в этой лужице!

Не только образ «Скоропослушницы» являл чудеса — прихожане часто рассказывали о чудесном заступничестве Божией Матери «Отрада и Утешение». Алтарница храма монахиня Варвара вспоминает, как неоднократно еще в 70-80 годы видела на образе Пресвятой Богородицы слезы, а однажды придя утром в храм на службу, прихожане обнаружили, что массивный киот с иконой передвинулся за ночь на целых полметра к алтарю.

Особенным почитанием среди икон в храме пользуется образ Божией Матери «Тихвинской». Вот рассказ о нем настоятеля храма протоиерея Андрея Ускова: «У меня была традиция, — рассказывает о. Андрей, — в праздник «Тихвинской» Божией Матери неопустительно служить литургию в память о своем покойном друге, о. Василии. И вот, когда по возрасту силы стали уже ослабевать, я решил не служить. И Божия Матерь явила свое чудо. В алтаре стоял стеклянный сосуд с крещенской водой, он понадобился мне и, когда я перелил из него воду, вдруг увидел на дне как бы тушью сделанное изображение «Тихвинской» иконы Божией Матери. Три с половиной месяца сохранялось это изображение, и многие прихожане видели его. Потом оно постепенно стало размываться, делаться туманным и исчезло…»

Служба «Тихвинской» иконе Пресвятой Богородицы, теперь уже как чудотворной, совершается в храме неопустительно.

Среди святынь храма находится чудотворный образ «Казанской» Божией Матери. Его принесли в храм в качестве подарка. Некоторое время, ожидая своего места, икона находилась в алтаре, но потом, из-за того, что написана она была непрофессионально, грубовато, ей определили быть в церковном доме, где в то время жили три монахини-певчие. Надо сказать, что в храме едва ли не с самого дня его основания уже была очень большая старинная икона «Казанской» Божией Матери в посеребренной ризе, и иметь еще один образ не было необходимости. И вот Божия Матерь явила чудо: ее икона заплакала. Ее снова принесли в храм, но слезы еще не скоро перестали литься. Когда же кто-нибудь из любопытных пытался проверить истинность чуда и прикоснуться к каплям слез, они мгновенно испарялись.

Но, пожалуй, одним из самых удивительных чудес, происшедших в храме за последнее десятилетие, было обновление образа Божией Матери «Всепетая Мати».

Как эта икона была принесена в храм, неизвестно. Первоначально находилась она в подсобном помещении, расположенном в церковной ограде. Вид ее был чрезвычайно ветхий: на небольшой доске едва-едва можно было различить изображение — вся краска превратилась в лохмотья и во многих местах отвалилась. Но вот со временем было замечено, что икона стала обновляться — из лохмотьев краски стало появляться ровное и гладкое изображение При-снодевы с Богомладенцем, не обновленным остался только «воздух»(фон). Икону перенесли в алтарь, где она сейчас и находится, а все прихожане, глядя на этот удивительный образ, сошлись в одном мнении: Божия Матерь оставила и для нас возможность проявить свое усердие и привести в порядок остальное.

Удивительна история храма, удивительно ощутимо присутствие Божие в нем, поражают чудеса, через которые мир невидимый, Божественный, проникает в наш — материальный и суетный. И всегда вознося молитвы «о блаженных создателях святаго храма сего», мы с благодарностью вспоминаем имя человека, даровавшего нам это чудо — храм Божий, человека, который не только земные богатства свои обратил на благо Церкви, но и саму жизнь свою посвятил Богу. Мы вспоминаем графиню Анну Алексеевну Орлову-Чесменскую, в тайном постриге — инокиню Агнию…

Графиня Анна Алексеевна Орлова была единственной дочерью знаменитого героя Чесменского сражения в Русско-турецкой войне в 1770 году графа Алексея Григор ьевича Орлова, к фамилии которого Императрица Екатерина II добавила почетное прибавление «Чесменский».

Она родилась 2 мая 1784 года и на первом году жизни лишилась матери: графиня Авдотья Нико лаевна умерла в Москве, в возрасте двадцати пяти лет во время родов; ее новорожденный сын отошел ко Господу, не прожив и года.

По смерти супруги граф Алексей Григорьевич сосредоточил все внимание на воспитании дочери. В наставники к ней он пригласил людей образованных, соединявших с просвещенным умом неиспорченность нрава и религиозность — этот краеугольный камень.

Граф Алексей Григорьевич отошел ко Господу 24 декабря 1808 года после короткой болезни на 72-ом году жизни. Анна Алексеевна, не знавшая дотоле печали и горя, пораженная смертью родителя, лиши лась чувств и оставалась четырнадцать часов без признаков жизни. Лишь только она надела черное платье, как в присутствии окружавших подошла к иконам и, пав на колени, рыдая, произнесла: «Господи, Ты взял мою мать, которой я не знала, теперь Тебе угодно взять моего отца, будь мне вместо матери и отца и руководствуй всеми поступками моей жизни». Молитва, вознесенная из глубины чистого сердца с полною верою и надеждою на Бога, восприяла благословение Божие на всю последующую жизнь графини.

Молодая графиня нашла утешениев молитве и отправилась поклониться преподобным в Киево-Печерскую Лавру и в Ростов. У могилы святителя Димитрия в Ростовском монастыре она повстречаластарца иеромонаха Амфилохия, известного своей благочестивой и подвижнической жизнью. Сей добродетельный старец своими мудрыми советами и наставлениями, несомненно, повлиял на графиню. Он беседовал с ней о смирении, милосердии, о суетности благ мира сего, молитве, о терпении и силе веры. Он говорил, а в глазах его обыкно венно стояли неподдельные слезы. Общаясь с ним, графиня все сильнее чувствовала охлаждение к мирскому пониманию счастья, понимала суетность мирских развлечений и непрочность всего, что человек создает для себя в земной жизни.

Из келии отца Амфилохия графиня вынесла твердое убеждение, что здешняя жизнь есть только приготовление к будущей, что блага жизни здешней должны быть для нас не иным чем, как средством к приобретению благ вечных, что ни богат ство, ни знатность, ни блеск не могут дать истинного покоя духу человеческому, и только одна дея тельная вера и любовь к Богу могут доставить мир душе здесь и жизнь блаженную в вечности. Полюбив ростовскую обитель, уважая душою отца Амфилохия, графиня до 1820 года, если не дальше, каждогодно на время Великого поста ездила в Ростов, там говела и проводила светлые дни пра здника Пасхи.

Можем сказать утвердительно, что с минут свидания с иеромонахом Амфилохием началась новая жизнь графини Анны Алексеевны, жизнь полная самоотвержения, благочестия и благотворительности, жизнь, о которой мы хотим рассказать, как о примере назидательном, не для сла вы, в которой почившая не нуждается, а для общей пользы.

При жизни и по смерти благочестивого отца Амфилохия графиня Анна Алексеевна неуклонно шла по стезе, им указанной. Пребывать в молитве, заниматься богомыслием, избегать мирских суетных наслаждений стало первою ее заботой и глав нейшей потребностью. Наследовав огромное со стояние, она положила для себя правилом упот реблять богатство не для себя, а для Бога, и таким образом, по слову Евангелия, желая богатеть в Бога, она для храмов Его, для обителей и ближних не жалела ничего, рассыпала благодеяния явно и сокро венно. Эти наружные жертвы и видимые подаяния она соединяла с удивительным умением скрывать все, что делала доброго для своего спасения, не противо реча духу времени и приличиям светского обращения в обществе.

Удалив от себя всякое самолюбие, забыв о знатности происхождения, превосходстве образования и воспитания, многочисленном знакомстве с избраннейшими лицами в высшем обществе, пользуясь особенным благоволением Императорского Дома, графиня постоянно отличалась величайшим смирением. Величие и приятность во взорах, с выражением необыкновенной ласковости, простота в беседе, скромность в словах, христианская приветливость в обращении, внимание ко всем и каждому, без различия рода, звания и возраста, ясно выражали ее возвы шенную душу. Никто никогда не видал ее в гневе или досаде. Самая скорбь о смерти родителя и чув ство сиротства обратились мало-помалу в непре станное стремление к Богу, исполненное возвышен нейшей надежды и любви.

Толпы бедных и нищих ежедневно окружали дом ее, и ни один не отходил без помощи и утешения. Графиня не хотела знать, кто и на что про сит ее помощи; беспрестанно благотворила во имя Бога и славу Спасителя, ожидая от Него себе милости.

Все в жизни — и радостное, и горестное, приятное и печальное — принимала она с одинаковой покорностью и преданностью Богу, Его святой воле, за все равно благодарила Бога, и во всем равно видела руку Его дивного Промысла. В отправлении житейских дел, в ежедневных трудах и подвигах благочестия была одинаково терпелива. К молитве была так усердна, что почти никогда не чувствовала усталости, хотя по целым часам оставалась колено-преклоненной пред святыми иконами. Приняв твердую решимость посвятить жизнь Богу и ближним, графиня, зная как многотруден путь христианского совершенствования, желала по смерти иеромонаха Амфилохия найти другого руководителя, известного святостью жизни, к которому могла бы обращаться за советами в искушениях, от которого могла бы принимать наставления к жизни.

Осведомясь о приезде в Москву Преосвященного Иннокентия на пути в Пензу и о его тяжкой болезни, графиня спешила принять от него благословение, посетила Архипастыря и упросила для удобнейшего излечения переехать в дом ее, предоставив его в полное распоряжение Преосвященного.

Затем, кроме того, неотступно просила Архипастыря указать ей наставника в духовной жизни. Епископ назвал иеромонаха Фотия из Петербурга, своего бывшего студента в Духовной академии, который ныне сам был законоучителем. Последовавшая вслед за тем христианская, замечательная кончина Преосвященного Иннокентия еще более утвердила слова его в сердце графини. Она решила непременно ввериться из бранному им наставнику и не отступила от благого намерения.

Иеромонах Фотий, в миру Петр Спасский, родился 7 июня 1792 года, Новгородского уезда, в селе Спасском от бедных родителей духовного звания. По окончании курса наук в Новгородской семинарии, он в 1814 году поступил в Санкт-Петербургскую Духовную академию. Болезнь, развившаяся в груди, которая впоследствии явилась причиной его смерти, не допустила его дослушать академического курса, но он по-прежнему имел воз можность войти в клир. Ректор Санкт-Петербургской семинарии архимандрит Иннокентий принял его под непосредственное свое покровительство и руководство, и молодой Петр стал его верным учеником. Кроме того, Петр был студентом архимандрита Филарета (позднееМитрополита Московского), который в то время был ректором Духовной академии.

Полтора года занимал он должность учителя в Александро-Невском Духовном училище, а в 1817 году стал законоучителем во 2-м Кадетском корпусе, будучи в то же время пострижен в монахи и сразу же рукоположен в иеродиакона и иеромонаха. Он был не просто законоучителем, но также и истинным духовным отцом для своих учеников, которые его горячо любили.

В то время, когда графиня Анна Алексеевна встретила иеромонаха Фотия, русская столица была средоточием нашествия «мистических» и псевдо-христианских идей, нахлынувших с Запада вместе с философией «Просвещения», возникшей в результате Французской революции. В большом количестве возникали масонские ложи и иные тай ные общества; свободно переводились на русский язык и печатались для распространения во всех крупнейших городах Империи книги, содержавшие гностические и сектантские фантазии Якова Боме, Жан-Стиллинга и других западных мистиков, «Экуменические салоны» распространяли туманное учение о «тайном» христианстве в высших слоях русского общества; цензура в прессе была подчинена могущественному министру Духовного ведомства князю Голицыну, который покровительствовал любому «мистическому» течению и подавлял голос традиционного Православия своим влиянием на Святейший Синод, являясь в нем управляющим делами. Сам Государь Александр, только что, одержавший победу над Наполеоном и объединением туманного религиозного «Священно го Союза» западных сил, благосклонно относился к новым религиозным течениям и советовался с предсказательницами и прочими религиозными проповедниками; а епископы и иные клирики, видевшие, что происходит, вынуждены были беспомощно молчать перед лицом торжествующего влияния эпохи, поддерживавшегося государством, которое гро зило ссылкой и немилостью каждому, кто оказывал сопротивление.

Это возрождение вечного «боговдохновенного» искушения в Церкви вкупе со смутным революционным духом, привнесенным с Запада, пред ставляло собой опасность не только для сохранения истинного Христианства в России, но и для самого существования в целом порядка в Церкви и в государстве. Лишь очень немногие видели это в то время, и отцу Фотию было предназначено стать единственным ревнителем Православия от ложного мистицизма, до тех пор, пока он не убедил само го Царя начать борьбу с этой серьезной опасностью.

Графиня Анна Алексеевна нашла в отце Фотии не только духовного наставника, но и помощника в своей благотворительной деятельности. Одной из главных черт, которая привлекала ее к отцу Фотию, была как раз его борьба за Православие. Позднее она писала: «Он привлек мое внимание смелостью и бесстрашием, с которыми он, законоучитель из Кадетского корпуса, молодой монах, начал обличать господствовавшие в то время заблуждения. Все были против него, начиная с высшего общества. Он этого не побоялся... Письма его напоминали мне послания апостолов. Узнав его лучше, я уверилась, что он абсолютно ничего не искал

для себя лично». Поэтому графиня Анна Алексеевна со вершенно сознательно стала главным помощником отца Фотия в борьбе за чистоту Православия, щедро снабжая его деньгами для этой цели, являя собой пример скромной, истинно христианской жизни…

В 1821 году отец Фотий был утвержден настоятелем Деревяницкаго монастыря в Новгороде, который он в короткий срок при поддержке графини Анны Алексеевны, полностью восстановил из состояния нищеты и крайнего разрушения. На следующий год он был переведен в другой новгородский монастырь, Сковородский, который он также вывел из подобного положения. В конце того же 1822 года он вновь был переведен, что бы стать на этот раз архимандритом Юрьева (Свято-Георгиевского) монастыря в Новгороде, знаменитой и древней обители (основанной в XI веке), которая в тот момент находилась в состоянии крайнего упадка. Здесь ему было суждено остаться до конца своих дней, полностью возродив монастырь как внешне, так и изнутри.

Западнические историки неизменно изображают отца Фотия в карикатурном виде, как неудержи мого «фанатика», связанного с «темными силами реакции» в России. Однако его собственная автобиография, напи санная по просьбе графини Анны Алексеевны, показывает, что он был не только искренним и ревностным защитником Православия, но также и человеком, достаточно хорошо знакомым с «мистической» литературой своего времени, и точно определял и разоблачал ее главные идеи. В ранние годы, будучи студентом и молодым учителем в Петербурге, он обращался к подобной литературе осторожно, его влекла в первую очередь природная

любознательность, желание понять, что жеэто такое каждый читает и что вызывает столь сильное волнение. Он начал с «Пути ко Христу» Якова Боме, затем комментарии к Апокалипсису Жан-Стиллинга. Позднее он прочел много подобных книг и собрал большую коллекцию цитат из них, снабдив комментариями об их неправославных и антихристианских идеях, эту коллекцию он передал Государю Александру I. Отмечая (как он сам писал), что «враги готовились внедрить некий новый вид библейской религии», отец Фотий публично подверг критике не только масонские ложи и прочие тайные общества, но даже поддерживавшееся государством Библейское общество, целью которого было не просто издание Священного Писания в России, но также и распространение некоего интерсектантского «христианства» вместо Православия. Он открыто провозгласил, что «масонская религия от антихриста, а все ее учения и писания суть диавольские».

Общественная активность естественно привлекла внимание Царя Александра Павловича, который в последние годы правления отстранялся от «либерализма» своей юности, и он просил личной встречи. Архимандрит Фотий записал подробности двух долгих бесед с Царем, отметив много численные документы и обращения, которые ему отправил. Не может быть ни малейшего сомнения в том, что влияние отца Фотия на Царя было огромным и поистине действенным. Во время первой беседы он предостерег Государя в отношении тайных обществ, подрывавших основы Церкви и государства. Архимандрит Фотий призывал его быть защитником Православия и умолял запретить тайные общества. Спустя несколько недель после первой их беседы последовал Указ Государя Александра Павловича, останавливающий существование всех масонских лож и подобных им обществ. После второй беседы Царь, по совету отца Фотия, предпринял дальнейшие шаги, чтобы запретить антиправославные книги и выслать их авторов. Он внял призыву отца Фотия: «Господь низверг Наполеона зримого, да низвергнет он чрез Вас и Наполеона незримого».

Сам же Государь Александр I был слишком сильно связан ошибками своей молодости, что бы следовать новой политике «реакции» до конца. В течении многих лет он по-настоящему хотел сложить с себя бремя правления, и есть множество косвенных доказательств, подтверждающих широко распространенное в России убеждение, что он инсценировал свою собственную «смерть» в далеком южнорусском городе и последние 39 лет своей жизни прожил отшельником под именем Федора Кузьмича. Новая консервативная политика, которую в течении следующих тридцати лет проводил Государь Николай Павлович, брат и преемник Государя Александра Павловича, видимо, отсрочила революцию в России по меньшей мере лет на пятьдесят и уберегла Русскую Православную Церковь от экуменического «христианства». Учитывая все это, не стоит удивляться сохранившемуся в записях утверждению Федора Кузьмича, что архимандрит Фотий был спасителем России. Несомненно, ни один человек в России не сделал больше, чем отец Фотий с его осознанным стремлением повергнуть вспять либеральное направление первой половины царствования Александра I.

После «смерти» Государя Александра I в 1825 году архимандрит Фотий редко покидал Юрьев монастырь, занявшись его восстановлением, продолжая свою строгую аскетическую жизнь и являясь каждому отцом, благодетелем и защитником во времена невзгод. Сохранились записи о целом ряде случаев, когда проявлялась его благодатная прозорливость, и он был известен отчасти, как юродивый Христа ради, из-за своего временами не предсказуемого поведения. Постоянным его желанием в последние дни было: «Да будет спасена вся земля, я хочу, чтобы все спаслись». Умер он 26 февраля 1838 года, похоронило его Новгородское духовенство, в соответствии с уставом в белых облачениях, под громкое рыдание его паствы.

Во всех душевных свойствах и во всех внешних действиях графиня Анна Алексеевна являла образ сокровенной в Боге жизни, благочестивой и подвижнической, достойной подражания, полной деятельной любви к ближним и благотворения.

Перенося место своего жительства как можно ближе к Юрьеву монастырю, она искала помощи в деле благочестия; надеялась под надзором духовного отца в некотором удалении от света вернее исполнять христианские подвиги добра и молитвы. Переселясь в мызу (дачу) возле Юрьевского монастыря, графиня вела жизнь еще строже прежнего и почти совершенно посвятила себя трудам благочестия, предалась воздержанию, посту, молитве, милостыне. Она посвятила Богу и свое богатство, и всю себя; и постепенно, наконец, сделалась тем, чем показала ее блаженная христианская кончина.

Более двадцати пяти лет почти постоянно живя возле Юрьевской обители, она, особенно в последние годы, ежедневно слушала всенощную службу и раннюю обедню в нижней церкви Похвалы Богородицы, с литиею каждый день и с панихидою по субботам, кроме праздников, по ее родителям и (после 1833 года) по усопшем архимандрите Фотии. Она считала его также своим отцом, потому что он воспитал в ней жизнь духовную. Во время Святой Четыредесятницы графиня приезжала к общей божественной службе в церковь Всемилостивого Спаса. В Великий пост проводила большую часть дня в церкви, а по ночам предавалась уединенной домашней молитве. В это время воздержание в пище графини усиливалось до постничества древних отшельников: в первую неделю поста до субботы она не вкушала ничего, кроме просфоры и теплоты в храме в среду и в пятницу за преждеосвященною обеднею, а в страстную неделю принимала пищу только в Великий Четверток. Приобщалась Святых Таин каждую субботу и воскресенье; вставала в эти дни в два часа по полуночи и первая являлась к заутрени в три часа. День, в который сподоблялась приобщиться Святых Таин, графиня всегда называла днем блаженства и душевного торжества: она жаждала только «манны небесной», источника вечной жизни, для которой бросила богатство, наслаждения света, почести и все земные удобства. Даже в те дни, когда Церковь не предписывает поста и разрешает вкушение пищи более питательной, графиня не позволяла себе пользоваться предлагаемою свободою, не вкушала мяса, не употребляла и пищи молочной, а рыбную принимала только тогда, когда разрешается церковным уставом .

Отказавшись от удовольствий мирской жизни, графиня Анна Алексеевна не прекратила общения с высшим светом и исполняла все обязанности, наложенные на нее высоким ее званием. С семи лет будучи фрейлиной Императрицы и отличалясь особой преданностью Царской Семье, она в 1826 году сопровождала Императрицу Александру Феодоровну на Коронацию Николая I в Москву и оставалась с ней во все время праздничных торжеств. В 1828 году она сопровождала Императрицу в поездке в Одессу и Киев, а позднее отправилась с ней в Варшаву и Берлин. Находясь в Петербурге и Москве жила она в соответствии с требованиями, возложенными на нее социальным положением . Охотно принимала в своем доме гостей, но сама не любила наносить визиты. В об ществе во время беседы ни словом, ни поведением не давала ни малейшего намека на подвижническую жизнь, которую вела тихо ради Господа и спасения своей души. Кто видел ее лишь в гостиных, тот даже не подозревал, что большую часть своего времени она проводила в молитве и в трудах благочестия.

Во всякое свободное время она читала псалмы Давидовы; первый, третий, шестой и девятый часы, акафисты Спасителю, Божией Матери, великомученице Варваре и другим святым, канон Ангелу Хранителю. Каждую полночь вставала и двенадцать раз повторяла молитву: «Богородице Дево, радуйся». Чтобы не пропустить желанной минуты, графиня никогда не спала до наступления этого часа на обыкновенной своей кровати, впрочем, самой простой и незавидной, а на особенном диване в молитвенной своей комнате, прямо против иконы Казанской Божией Матери и прочих святых икон, и уже после совершения полуночной молитвы отходила в опочивальню. Так проводила жизнь дочь знаменитого Чесменского героя.

Во время божественной службы в нижней церкви Похвалы Божией Матери в Юрьевом монастыре графиня становилась всегда перед образом Божией Матери Неопалимой Купины, любила перед Нею преклоняться и лобызать пречистые Ее стопы. По окончании службы прикладывалась обыкновенно ко всем святым иконам.

Графиня усердно посещала и другие святые места, Божии храмы, монастыри и лавры. В Киевской лавре незадолго до своей кончины была два раза, и жила там долгое время, питая к ней особенное благоговение, как к древнейшей Русской святыне и колыбели святой Православной веры в отечестве. Во время своих паломничеств в Киевскую лавру графиня Анна Алексеевна особое усердие выказывала, посещая подвизавшихся неподалеку подвижников, а именно старцев Парфения и Феофила. Житие последнего содержит описание ряда нежданных встреч сего прозорливца, юродивого Христа ради с графиней, которая относилась к нему с глубочайшим уважением, и которую вовсе не отталкивало его «безумие». Даже такую известную благотворительницу и глубоко верующую женщину, графиню Анну Алексеевну Орлову-Чесменскую, блаженный не всегда принимал благосклонно. Однажды графиня пришла к отцу Феофилу по совету Митрополита Филарета (Киевского) и попросила его благословения на начало какого-то важного дела. Но Старец не ответив ей ни слова, но лишь собрал в углу комнаты груду мелкого мусора и высыпал в подол ее платья. Орлова была настолько благочестива и так глубоко почитала блаженного старца, что смиренно вернулась домой с этой грязью, всю дорогу размышляя о смысле сотворенного старцем . Без сомнения, «мелкий сор» намекает на низкие сплетни и злословие, которые постоянно распускали об этой праведной женщине. Старец так указал ей на многое в жизни.

Однажды «она явилась к нему в канун празднования Успения. Старец в этот день по обычаю наводил порядок в своей келии, и потому графиня застала его за мытьем горшков и мисок. Увидев ее, блаженный заметно обрадовался: “Ах! Девица, она пришла, девица! Как раз вовремя, как раз кстати.. Пожалуйста, милая моя, спустись к Днепру и вымой там для меня несколько маленьких горшков..” И он вручить ей самую грязную посуду. Анна Алексеевна лишь улыбнулась и без тени протеста отправилась на Днепр, где, без малейшего колебания, принялась усердно чистить за грязненные от долгого употребления горшки своими собственными руками, украшенными драгоценными перстнями. Прислуга ее стояла на почтительном расстоянии и сдерживала изумление, видя графиню занятой столь грязной и комичной для нее работой».

В другой раз «графиня совершала паломничество в Киев и по окончании службы пришла к старцу Феофилу на исповедь. Не нашла его в келии, но заметив его на монастырском дворе, отправилась следом. Угадав ее намерение, блаженный захотел испытать ее смирение и, словно бы не замечая графини, быстро направился в лес. Орлова, не желая терять из виду старца, который редко появлялся на людях, следовала за ним по пятам... Старец ускорил шаг, и Орлова тоже.. Делая резкие повороты, то двигаясь в сторону — так, что графиня Орлова иногда упускала его из поля зрения, затем вновь обнаруживала старца в отдалении — блаженный Феофил совершал свой путь в Новоспасский сад и, войдя в калитку, тотчас исчез из виду. Взволнованная графиня, потеряв его след, остановилась в нерешительности, но на ее счастье у садовой калитки сидел послушник Н. Она подошла к нему и спросила: «Скажи мне, пожалуйста, не проходил ли здесь отец Феофил?» «Да, он только что вошел в сад», — ответил послушник Н., почтительно кланяясь, и открыл калитку для графини. — «Пожалуй-те..» Вне себя от радости, Орлова вынула из сумочки пригоршню золотых монет и с благодарностью подала их Н. Оказалось, как раз этих денег послушнику не хватало, чтобы откупиться от воинской повинности и остаться в монастыре. Встреча его с графиней была устроена прозорливостью блаженного Феофила». (Из книги Владимира Зноско: «Схимонах Феофил». Киев. Лавра. 1905 г.).

Что же касается отца Парфения, ко торый впоследствии постриг ее, то со хранилось воспоминание о происшествии, напоминающем случай с блаженной Меланией, описанный в «Лавсаике» (часть 10), когда она принесла ящичек с тремястами литр серебра блаженному Памво. Видя, что он ее за это не почтил, она сказала ему, что принесла триста литр серебра. Но он ответил лишь: «Дочь моя! Кому ты принесла это, тому не нужно сказывать, сколько тут весу..» Подобно этому, об отце Парфении читаем: «Отказавшись от всего земного, он считал греховными мирские блага. Приносимые ему вещи он, как правило, связывал в узел и выносил на дорогу. Однажды графиня Анна Алексеевна Орлова, стоя перед ним на коленях, спросила: «Батюшка, чем я могу Вас утешить? Я не пожалею миллионов». Он ответил : «Какое же это утешение? Что пользы мне от этого на воза?» («Вера и жизнь». Свято-Ильинское Издатель ство, № 11. Форествилль, Калифорния, стр. 9).

С людьми благочестивыми и наученными опытом любила она беседовать о подвигах святых угодников Божиих, о местах их подвижничества, о святом граде Иерусалиме и Горе Афонской. Она всегда желала быть в Иерусалиме, поклониться Святому Гробу. С душевным умилением беседовала о местах, освященных стопами Пречистой Девы Богородицы, и о распространении Христианской веры.

Набожность графини служила источником чистой, полной любви к ближнему. Пламенея любовью к Богу, она во всех ближних видела Христову братию и не жалела для них ничего. Истинно благочестивая в душе графиня Анна не льстилась при этом ни людскими похвалами, ни мирскою суетною славою. Жертвовала Богу и ближним по непреоборимому влечению души, потому что чувствовала в этом необходимую потребность; жертвовала и явно, и тайно, как представлялся случай, с постоянством поистине удивительным. Лучшие свидетели этой истины не только Юрьевский монастырь, из развалин ею воздвигнутый, благоукрашенный, обогащенный, но и все наши лавры, все монастыри Русские и монастыри святой Афонской Горы, кафедральные соборы, множество других церквей, все Попечительства о бедных духовного звания, одаренные то вкладами, то украшениями и улучшениями. Все эти наружные жертвы, все эти видимые подаяния во славу Бога, на украшение обителей и храмов и на пользу бедных и неимущих соединялись с особенным внутренним смирением и с удивительною ко всем приветливостью. Одинаково принимала она богатых и бедных, самых знатных людей и самых незначительных в обществе, и те, и другие равно пользовались ее радушным приемом, если она не находила их слишком чуждыми себе по духу. Графиня никогда не увлекалась гневом или досадою. Удивительная способность владеть собою развилась в ней с самых молодых лет и с летами все более и более утверждалась, особенно в Юрьевском уединении, где она не встречалась с тем, что могло бы возмущать и волновать ее душу.

Когда обстоятельства вызывали строгость и взыскательность, она предпочитала христианское терпение и снисхождение к слабостям ближнего. Обязанности своего звания исполняла всегда с точностью. Она была терпелива во всех действиях, христианские подвиги совершала без тщеславия и не было границ ее милосердию. Требуя от управляющего каждодневно отчет в расходах, делала это для того, чтобы видеть меру, в какой могла на другой день творить благодеяния во славу Божию. Нищие и бедные со всех сторон текли к графине. Они являлись повседневно и утром, и вечером, были радушно всем довольствованы и отпускались с милостынею.

Но главнейшие ее приношения были жертвуемы на пользу монастырей, которые считала графиня священным хранилищем церковных уставов и благочестия. В них окончили земную жизнь большая часть святых угодников, прославленных чудесами. Особенное внимание обращала она на Юрьевский монастырь в Новгороде, и причина была на то особенная: по кончине ее родителя, она наложила на себя обет пред Господом Богом сделать в память и во спасение душ преставившихся родителей своих и рода своего значительное какое-либо богоугодное заведение. Она решила исполнить это намерение, восстановив древний Юрьев монастырь, находившийся в состоянии крайнего упадка. Графиня действовала по благословению митрополита Серафима Петербургского и при содействии духовного своего отца архимандрита Фотия, назначенного настоятелем обители в 1822 году. На ее пожертвования были построены три церкви и отреставрирован весь монастырь, а стараниями архимандрита Фотия монастырские правила и церковные службы были приведены в образцовый порядок в соответствии с типиконом.

Если кто поедет за пределы нашего отечества, то и там увидит дары сей щедрой раздаятельницы милостыни. Патриаршая церковь Живоносного источника в Царьграде, при немалых ее пособиях, была восстановлена в благолепии. В Александрии и Дамаске обе патриаршие церкви были украшены драгоценными иконостасами, от нее присланными. И Святому Граду, и Святой Горе памятна русская благотворительница, которая осыпала Восток неоскудною милостынею. Везде известно было имя графини Анны, как бы древней Мелании. Впрочем, она только сокрушалась о такой известности и почти огорчалась, получая благодарственные послания патриархов: столь велико было ее смирение.

Известно, что за свою жизнь графиня Орлова пожертвовала монастырям и церквям, по меньшей мере, около 25 миллионов рублей, и не учтено, сколько еще миллионов было ею роздано бедным и потрачено на иные благотворительные цели. По смерти своей она оставила по 5000 рублей каждому из 340 монастырей, а некоторым монастырям намного большие суммы; по 3000 рублей было направлено в 48 кафедральных соборов и по 6000 рублей в каждую епархию в России для вдов и сирот духовных лиц. Едва ли когда-нибудь частный человек принес такую жертву Богу! Перебирая летописи благотворительности и пожертвований людей самых богатых и самых щедрых, нигде не видим мы такой значительной суммы, которая пока залась бы баснословною, если б не были еще целы памятники, получившие жизнь благодаря пожертвованиям и дарам графини Анны Алексеевны.

Прожив около 64 лет почти безболезненно, графиня Анна Алексеевна скончалась во вторник 5 октября 1848 года, в самой Юрьевской обители, которую всегда украшала и любила, и в которой сама еще за несколько лет до своей кончины приказала приготовить себе место для вечного покоя.

Обстоятельства, сопровождавшие ее христианскую и поистине назидательную кончину, сколько неожиданны и поразительны, столько же многознаменательны и утешительны. Ангел смерти не возвестил ей о внезапном своем появлении тяжким долговременным и обычным при расставании души и тела недугом, наоборот, он тихо и вдруг предстал пред нею в то самое время, когда все было уже приготовлено ею к исходу из жизни, и в том самом месте, где всего безопаснее и отраднее вверяться невидимому руководителю в мир дальний и безвозвратный.

5-го октября был день тезоименитства покойного графа Алексея Григорьевича, почивающего в Юрьевской обители в паперти главного Георгиевского холодного собора. Преданная полною любовью к памяти родителя, графиня Анна Алексеевна приготовилась в этот день к приобщению Святых Таин, не зная, по истинному своему благочестию и по истинной любви к Богу, иной лучшей дани любви родительской, кроме чистоты душевной, и иной более спасительной жертвы, кроме усердной о спасении души его молитвы.

С этой целью она, накануне с вечера помолясь на всенощной со всеми церковными правилами к принятию таинства Евхаристии и после всенощной исповедавшись в келии духовника своего, бывшего в то время больным, приготовилась таким образом встретить этот для нее духовно-торжественный день. В то же время, 5 октября, она предполагала отправиться в Петербург, ни мало не чувствуя и даже не подозревая, что день этот будет последним для нее. Наступившее утро равным образом никакою предварительною болезнью не возвестило приближения смерти.

Графиня встала от сна в обыкновенное время бодрою и здоровою. В восемь часов утра приехала в Юрьевскую обитель в церковь Всех Святых к ранней литургии.

Настоятель Юрьевского монастыря архимандрит Мануил совершал в тот день литургию, желая приобщить графиню, как великую благотворительницу вверенного ему монастыря. В храме, бывшем некогда уединенною келиею священно-архимандрита Фотия, последний раз услаждалась божественною пищею христианская душа графини в залог вечной жизни и напутствия в горний мир. После приобщения Святых Таин и по окончания литургии графиня ходила из церкви Всех Святых на паперть холодного Георгиевского собора поклониться праху своего родителя. Там, по желанию ее, настоятель служил панихиду по усопшем. Исполнив таким образом долг благочестия и дочерней привязанности, графиня после панихиды из собора возвратилась домой на свою дачу, что подле Юрьевского монастыря.

В пятом часу пополудни, за несколько часов до назначенного отъезда, графиня вторично приехала в Юрьевскую обитель и пошла прямо в нижнюю церковь Похвалы Пресвятыя Богородицы для слушания панихиды по архимандрите Фотии, которую совершал также настоятель со старшею братиею. Во время панихиды в церкви собрались все Юрьевские иноки по особенному уважению к графине, как благотворительнице монастыря. Когда кончилась панихида, Анна Алексеевна с обыкновенною своей обходительностью простясь со всеми ее окружавшими, приняла от иеромонахов благословение в путь. Потом, приложившись к иконам в храме, она удалилась в пещеру, где стоял гроб архимандрита Фотия и мраморный склеп для собственного ее гроба, заранее ею самой устроенный, и оставалась там долее обыкновенного в усердной молитве. По выходе из пещеры и церкви, графиня в сопровождении слуги своего пешком опять отправилась к праху родителя и снова перед гробом его с особенным усердием молилась. Из паперти Георгиевского собора пошла в келию больного своего духовника, чтобы принять от него благословение в путь. В то время у больного инока сидел известный врач; графиня приняла от него несколько врачебных советов по случаю свирепствовавшей тогда эпидемии, потом от духовника приняла духовные наставления и благословение в путь и, слушая молитву в путь шествующим, казалась здоровою и веселою. жаловаться на большее и большее стеснение в груди и на усиливающийся кашель. Заметив необычайную перемену в лице ее, бывший тут ризничий иеромонах Владимир поспешил позвать доктора.

Не прошло и десяти минут, как графини не стало в живых. Сидя на диване прямо против образа Божией Матери, с верою и любовью взирая на милосердную Небесную Царицу, она испустила последнее дыхание, скончалась тихо и безболезненно, как бы уснула сладким сном после великого подвига и трудов.

Исполняя желание графини, архимандрит Мануил за несколько минут до кончины прочитал над главой ее молитву: «Богородице Дево, радуйся!», благословляя умирающую, и эта молитва была последнею здесь, на земле для блаженного ее слуха. Эту самую молитву, графиня повторяла по несколько раз в день; для нее ночью покидала покой и часто вставала от сна.

Иеромонах Владимир прочитал над графинею молитву отходную. Сама она в последнем борении только успела вознести несколько самых умилительных взглядов на образ Пречистой Божией Матери Иверской, когда закрылись глаза и уста ее, когда опустились руки на колени. Находившийся при ней слуга в изумлении упал на колени перед своею госпожой и горькими, непритворными слезами омочил ее ноги. Таким образом, в три четверти шестого часа уже не было в живых графини Анны Алексеевны.

Нельзя изобразить всей глубины скорби и горести иноков Юрьева монастыря, привыкших видеть графиню постоянно в своем храме. Скоро по всей обширной России разнеслась печальная весть о ее смерти. Великое и непритворное стенание о ней объяло всех, кто только знал усопшую. Со времени кончины графини, епископ Леонид, викарий Новгородский и настоятель Юрьевской обители архимандрит Мануил с братиею и другие настоятели из всех новгородских монастырей в продолжении пяти дней, почти беспрестанно служили панихиды по усопшей.

В воскресенье, 10 октября, происходило отпевание. Из Георгиевского собора, в котором совершалась литургия, останки благочестивой графини при полном многочисленном соборе новгородского духовенства, в предшествии Епископа, с песнями духовными перенесены были в нижнюю церковь Похвалы Пресвятой Богородицы, где так любила молиться покойная. Здесь они были вложены в мраморный склеп в особенной пещере, рядом с гробом архимандрита Фотия. При перенесении гроба рыдания и стоны раздались по всей церкви и сопровождали усопшую до могилы. «Прости», — раздавалось со всех сторон, — «прости, мать наша и благодетельница!»

Широко распространен слух о том, что графиня Анна была тайной монахиней. Теперь это трудно долее держать в секрете, да и не имеет смысла.

После смерти графини в ее молебной комнате было обнаружено большое Евангелие. Оно было необходимо ей для постоянного чтения, а по отшествии владелицы в мир иной с прочими вещами перешло в собственность Юрьева монастыря. В этом Святом Евангелии, покрытом серебряными с позолотой украшениями по красному бархату, на последней странице была обнаружена любопытная дарственная надпись; из нее становится ясно, что графиня на самом деле была монахиней. Надпись гласила:

«Да благословит Господь душу твою, сестра во Христе ЕИНГА: читай эту книгу и да поможет она понять, в чем состоит воля Божия и постичь сердцем непреходящие тайны Его. Молись также и обо мне и прими сей священный подарок от руки Матери Божией, от Госпожи нашей, настоятельницы пещер Киевских, от Госпожи твоей и моей. Схимонах Парфений. 1845, августа 22-го. Аллилуйя».

Ясно, что имя Еинга здесь — это монашеское имя графини — Агния; оно написано наоборот (в звательном падеже — Агние), чтобы сохранить тайну. Это же имя написано открыто в том самом Евангелии, в конце после двенадцатой строки евангельской. Очевидно, надпись сделана рукой отца Парфения, старца Киево-Печерскаго, возможно, как раз он и постриг графиню.

Этот факт вместе со многими другими свидетельствами и весь образ жизни графини в целом не оставляет места сомнениям: она (возможно, в 1845 году) стала монахиней Агнией, и в этом священном призвании черпала силы для своей дивной, добродетельной и подвижнической жизни.

Услышав о ее смерти, бывший министр Народного просвещения князь Платон Ширинский-Шихматов, написал архимандриту Мануилу следующее о графине и ее значительности:

«Мы утратили живой, поучительный пример древнего христианского благочестия, столь редкого в наши дни, но мы обрели крепкого заступника пред Престолом Божиим. Она не забудет нас в горней обители, как и здесь внизу, она не забывала последнего из братьев во Христе, просившего о помощи. Здесь, в пучине жизни, волнуемой штормами опасностей, священная память о ней долго будет путеводной звездой, ведущей в мирную гавань спасения. Добродетели графини, которые можно теперь открыть от завесы скромности, не боясь причинить ей вреда, долго будут служить нам уроком благочестия, тем более действенным, что он разрешает самую, пожалуй, трудную задачу: соединение строгой христианской жизни и внутренних усилий пред обязанностями, налагаемыми высоким положеньем в обществе и правилами приличий суетного света».

Анонимный автор первых «Воспоминаний» о графине, написанных вскоре после ее смерти, отмечает: «Не утешительно ли видеть в нашем веке, в современных нам лицах, повторение того, чем отличались первые века Христианства? Такова пред нами графиня Анна, самым именем своим выражавшая благодать, ее предъизбравшую ко благу Церкви! В ее лице как бы опять ожила для нас одна из двух Меланий Римских. И та, и другая единокровные, обремененные и славою, и богатством своих предков, тяготятся житейскою славою; вняв проповеди блаженного Иеронима и других благочестивых мужей, они обращают свои палаты в молитвенные келии, заключаясь от взоров докучливого мира в тайную клеть своего дома и сердца, потом странствуют по святым местам, питают там отшельников и исповедников имени Христова, потом, по мере умножения духовного богатства в душах их, возвышения в подвигах, хотят совершенно развязаться со своими несметными богатствами, чтобы все раздать Церкви и нищим, и, едва достигнув этой высокой нищеты, обе кончают молитвенно дни свои под сенью Вифлеемского вертепа. Не встречаем ли мы некоторые черты из замечательной жизни обеих Меланий Римских в нашей Русской Мелании?»

Отличительная черта характера графини, ее пламенная вера, смирение, благочестие и неистощимая благотворительность не могут остаться бесплодными примерами для христианина, познавшего суетность мирских развлечений и неизменность вечного воздаяния…

Так заканчивается труд иеромонаха Серафима Роуза. Заканчивается и наш экскурс в историю, и, возвращаясь к современности, мы невольно задаемся вопросом: неужели все кануло в Лету — и имена, и события, и целая эпоха — все отжило? О, нет. Осталась память, остались святыни, остался дух. И этот дух — дух благочестия поколений — и сегодня животворит, и движет, и действует.

И потому снова возрождаются монастыри и храмы, и опять украшаются обители, и обретаются, казалось, навсегда утраченные святыни. И глядя на это возрождение без слов становится понятно — вот оно, то настоящее, без чего так томится душа, и к чему так властно стремится сердце, вот они, затерянные среди бескрайних российских просторов озерца отверстого неба — храмы Божии, где царствует мир Божий, где живет Дух Божий, где истинная в Боге свобода.

…Сорок пять минут рейсовым автобусом от станции железной дороги, и перед нами открывается живописный вид: обширные поля, островки перелесков, а впереди в самом центре старинного села храм — храм Архистратига Божия Михаила…

1. Большая Энциклопедия Кирилла и Мефодия.

2. Кабанов В. В. Михайловское — государево село. Исторический очерк. Машинопись.

3. Гарин Г. Ф. Церковь Св. Архистратига Михаила в селе Михайловском. Исторический очерк. — Домодедово, газета «Призыв», 1998.

4. Памятники архитектуры Московской области. Иллюстрированный научный каталог под общей редакцией Подъяпольской Е. Н. Выпуск 1. — М.: Стройиздат. 1999.

5. Иеромонах Серафим Роуз. Жизнеописание благодетельницы Св. Руси

графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской. — Журнал «Русский

Паломник», № 27, 2003.

6. Улыбин В. Яко ад сокрушилися. Русские портреты. С.Пб.: «Диоптра» — М.: «Лествица», 2002.

7. Кабанов В. В. Орловы. Историческая хроника. — М.: 2002.

Адрес храма:

142063, Московская область, Домодедовский район, село Михайловское 28А, храм Архангела Михаила.

Проезд:

из Москвы на электропоезде с Павелецкого вокзала до ст. Барыбино, далее авт. 46 до с. Михайловское.

Телефон:

+7(965)31-32-710

Сайт храма:

arhistratigus.ru

Почта:

mail@arhistratigus.ru